Миша взглянул на листок и обратил внимание на несколько строк, торопливо набросанных на плане чьим-то тонким пером. «По ручью, у пяти пальцев, свет в правой, над головой», прочел он. Рядом стоял дважды подчеркнутый и обведенный кружочком крестик.

— Какая-то чепуха. Ты догадался, что это означает? — спросил Миша.

— Подожди, ты ведь не любишь торопиться. Я и так и этак листок вертел. Потом снова прочитал статью о пещере. Ясно, что это связано с ней. Но в статье я не нашел ни ручья, ни пальцев, ни головы. Можно бы показать план маме и спросить, чей это почерк, но я не стал.

— Правильно, — кивнул головой Миша: — надо, чтобы тайна была.

— Ну да. Но я у мамы спрашиваю: «Чья это книга — «Записки УОЛЕ»?» — «Дедушки», отвечает. А я знаю, что у дедушки был дневник, записки он вел. Вдруг, думаю, в дневнике об этом что-нибудь есть! Разыскал дедушкину тетрадь. Сравнил почерк — похож. Долго в тетради копался. Мама уж ругаться стала. «Ты что, — говорит, — не спишь?» А я ей про план ничего не говорю. Ну вот, дошел я до тысяча девятьсот двадцать первого года. А дедушка в двадцать втором умер. Думал уж, ничего не найду в этих записях, а смотри, что нашел!

Лёня подал Мише потрепанную коленкоровую тетрадь и ткнул в какую-то оборванную страницу.

— А где другая половина?

— Ну вот в этом-то и все дело. Если бы разыскать!.. Я бы за нее не знаю что отдал. Ведь сразу бы все открылось. А так очень плохо понятно.

На оставшейся части листка можно было прочесть:

Миша долго рассматривал страничку, хмурился и отмахивался от Лёни, которому не терпелось продолжить свой рассказ.

— А ведь тут кое-что можно понять, — сказал он наконец.

— Вот именно! — подхватил Лёня. — Смотри, вторая строка начинается: «карской пещеры». Ясно, что это про Джакарскую пещеру. Потом — «спустились». Значит, надо спускаться вниз.

— Во всякую пещеру спускаются.

— Совсем не обязательно… А вот дальше: «пальцы». И в надписи на плане тоже о каких-то пальцах. Только это совсем непонятно…

— А смотри, — перебил Миша: — «клад». Может, его еще этот… Джакар зарыл. А, Лёнька? Потом: «ученым и народу нашему». Ученым и народу! Понимаешь? Ведь тут что-то очень важное скрывается. Не простой клад.

— А что! Зря я тебя позвал?

Миша озабоченно потер свою рыжую стриженую голову и закусил губу. Румянец разлился по его веснущатому лицу.

— Вот бы нам… Как же докопаться до этого?

— Миша… — Худощавое загорелое лицо Лёни стало очень серьезным, значительным. — Миша, я знаешь что придумал? Поедем туда! В эту пещеру.

— Мы? Туда?.. А она где?

— Так ведь это же совсем недалеко. Вот посмотри. — Он подтащил приятеля к карте. — Видишь? Это наш город. А вот течет Шарта…

На юго-восток по карте тянулась голубая ниточка реки. Лёня ткнул острием карандаша в одну из малюсеньких точек, прилепившихся к ней:

— Это деревня Сломино. Восемьдесят километров. А пещера рядом с ней.

— Так это даже пешком можно! Как ты думаешь? Ведь сможем?

— А что! Ясно, сможем. А обратно на поезде. Только отпустят ли? Если бы вот Павел…

— Отпустят! Ведь не маленькие — тринадцать лет. — Миша нахмурил брови и надул свои толстые губы. — В седьмой класс перешли. Должны отпустить. А Павел поможет!

— Вот это было бы да! Димуса с Вовкой тоже возьмем. Верно?

— Факт. А Витю?

Тут лицо у Лёни сделалось таким, будто он только что разжевал пригоршню рябины.

С Витей Черноскутовым они познакомились недавно. Дело было в конце зимы. Ребята возили с улицы снег, помогая сторожу сада. Из ворот соседнего дома вышла незнакомая женщина с мальчиком. Он был одет в красивую куртку из оленьего меха. На бледном широкоскулом лице выделялись черные брови. Большие темносерые глаза смотрели задумчиво. Паренек спросил:

— Мамочка, я погуляю?

Женщина разрешила. Тогда он подошел к ребятам, поклонился и сказал:

— Здравствуйте, мальчики.

Лёне эта подчеркнутая вежливость пришлась не по-нутру. Он буркнул себе под нос: «Здравствуй, девочка», и отвернулся. Мальчик, видимо, не расслышал. Он с полминуты постоял молча, затем, стараясь завязать разговор, поинтересовался:

— Снег возите?

— Сеном торгуем, — вызывающе бросил Лёня.

Глаза у паренька сузились, но ответил он спокойно:

— А я думал — дрова рубите.

— Индюк тоже думал…

— Неостроумно. И грубо. — Мальчик криво усмехнулся.

Эта усмешка разозлила Лёню:

— Ладно, ты нас не учи!

— Ты не кричи на меня.

Лёня бросил лопату, двинулся к противнику, оглядел его с ног до головы и с головы до ног. Тот был высоким и крепким, и потому его тонкий голос казался странным. Лёня выставил грудь вперед:

— Ого, какой распорядитель! Хочешь получить?

— Не наскакивай: драться я не буду.

— Еще бы! Ты сначала пойдешь спросишь: «Мамочка, позволь мне получить оплеуху».

Мальчик вспыхнул, сжал кулаки, метнул на Лёню тоскливо-яростный взгляд, круто повернулся и, не оглядываясь, зашагал к своим воротам.

Такой была их первая встреча. А через день завуч ввел этого мальчика в класс, где учились Лёня, Миша и Дима, и представил:

— Витя Черноскутов. Будет учиться с вами.

По классу пошла записка: «Он маменькин сынок. Изучено. Л. Т.».

Честно сказать, Витя оказался вовсе не плохим товарищем. Он любил коллектив, был отзывчив и постоянно давал своим одноклассникам книги из домашней библиотеки, и все они были очень интересные.

В общем, пожаловаться на него было как будто нельзя. Но Лёня, а за ним и многие другие всегда насмехались над кротостью и вежливостью «маменькиного сынка», как, с легкой руки Лёни, заглаза прозвали Витю товарищи.

Витя был сын охотоведа. Охотоведы занимаются изучением охотничьего промысла и жизни животных и птиц.

Витин отец много путешествовал. Их семья жила в Казахстане, на Алтае, а потом на Северном Урале. Осенью Витя провалился в полынью и долго не мог выбраться из ледяной воды. После этого он почти три месяца пролежал в больнице и остался в шестом классе на второй год.

Теперь вот они приехали сюда. Витя с матерью остались, а отец отправился готовить очередную экспедицию. Витя мало рассказывал о своей жизни, хотя она, повидимому, была интересной.

Как-то раз Лёня сказал ему:

— Ты и в лесу-то, наверное, не бывал. Сидел дома, за маму держался.

Витя вспыхнул:

— Ты мало думаешь и много болтаешь! А я болтать не люблю. Вот летом пойдем в лес — увидишь.

О чем любил Черноскутов слушать, так это о всяких таинственных историях. Его, наверное, можно было двое суток ничем не кормить, но рассказывать о тайнах, и он остался бы доволен.

Сам он тоже рассказывал. И часто трудно было понять, передавал ли он прочитанное или выдумывал сам, так много знал он всяческих историй — начиная с рассказов Конан-Дойля и кончая приключениями советских разведчиков в тылу врага в годы Великой Отечественной войны.

Однажды Витя по секрету признался Лёне, что сам мечтает стать чекистом-разведчиком.

— Ничего у тебя не выйдет, — сказал Лёня. — Разведчик знаешь каким должен быть?

— Знаю.

— Храбрым…

— А еще?

— Сильным, ловким…

— Еще?

— А что «еще»! Сила у тебя есть, ловкость тоже, а насчет храбрости плохо.

— Ты думаешь, храбрость — это с кулаками наскакивать на незнакомых, да? А храбрость — это выдержка. Это значит уметь собой распоряжаться, сила воли. Выдержка для разведчика — главное. Вот я тебе дам почитать одну книгу…

— Да я и так знаю, ты зубы не заговаривай!

Витя неожиданно присел на корточки и, вытянув руку, положил ладонь на пол:

— Наступи.

— Зачем?

— Если хочешь, попрыгай даже на руке. И не пикну.